А будете читать? Короткое. Завершенное. Навеянное апрельской метелью. По тексту видно, что моя Муза ко мне не вернулась (пока?!). Но - вот прямо с утра селось и наваялось под метель за окном.
Джен (не без смутных подозрений). Новые герои
Саранск, Сартр, сари и апрельский снегчитать дальшеВ Саранске нет бульвара Сен-Жермен. А на улице Советской, в пятиэтажках, в душных кухнях, перестали спорить о свободе воли. Вот, вроде, ничего не изменилось: пельмешки, "Балтика", кот Мартик, томик Сартра, подпирающий побитую годами этажерку... А споры ушли. Да, воздух здесь всё также пахнет парадоксами, и можно вдруг понять, что экзистенциализм — это не парижская абстракция, а саранский выбор между автобусом-"семёркой" и прогулкой под апрельским мокрым снегом, который соседка баба Даша назвала «божьей милостью».
— Она была в пурпурном сари, — говорит Дима, и пальцы его дрожат не от холода. — Она шла по снегу. В платье, которое должно быть где-то там - в Бомбее, а не здесь.
Лёня разливает "Балтику" по щербатым чашкам, на донышках которых синеет штамп "библиотека 2фз". Кот Мартик прикрывает глаза, будто стыдится за них обоих.
— Кто она, Лёнь? — Дима держит в руках пиво, но не пьет. — Беглая невеста из Болливуда, сбежавшая от жениха в Саранск, потому что это последнее место, где он станет её искать? Студентка с нашего с тобой истфака? Или - сумасшедшая?...
— Или,... — хмыкает Лёня.
Дима молчит. Кот Мартик зевает. И Лёня продолжает вкрадчиво:
— А может, это просто новая училка из четвёртой школы? Ведёт русский язык и литературу, на уроках цитирует Бродского... Сартр сказал, что «человек осуждён быть свободным». А, может быть, здесь свобода — это умение находить оправдание, почему ты вернулся?
За окном ветер стучит в подоконник и - то ли от его порыва, то ли по расписанию - просыпается трансформаторная будка. Ее гул зарождается несмело, тихо, а потом набирает крещендо. И через пять минут кажется, что это в голове шумит жестокое, убойное похмелье и мозг вот-вот лопнет от этого навязчивого "у-у-у-у"...
- Алиса, "Бурю"! - вскрикивает Дима.
Стоящая на подоконнике колонка зажигает синий огонек:
- Включаю Вивальди.
- Громче! - кричит на нее Дима. - Громче! Еще!
Скрипка перекрывает механический гул трансформатора. А Дима, опрокинув в себя пиво, сжимает кулаки и начинает раскачиваться на табуретке:
Бухать. До зелёных чертей. До соплей.
До обрыдшего, скотского.
С чего ты решил, дуралей,
Что ты вправе цитировать Бродского?
Ты бредишь в зашторенной комнате
Космосом, эросом, вирусом...
Смотри, не подохни в несвежем исподнем
Поверженной вырусью.
Ты верил в высокое? Верил в лазурное,
Истое, вечное?
Зачем же ты жался в подъездах
С нечистою девкой, как с нечистью?
...А надпись на белой стене
Потускнеет, поблёкнет, забелится.
И выживет тот, кто не сдал,
Кто не бросил надеяться.
- Хватит. Заткнись! - у Лёни чешется кулак - врезать по небритой физиономии! - Умолкни. Знаешь же, я - не люблю...
Дима замолкает. Лёня вынимает из заднего кармана джинсов и бросает на край стола небольшой серебристо-глянцевый квадратик с фиолетовыми буквами "Dialog XXL":
- М?...
Дима безразлично пожимает плечом и открывает холодильник:
- Щас. Только уберу, чтобы кот не сожрал.
"Буря" Вивальди стихла, а гул трансформаторной будки остается, но теперь он кажется шуршанием иглы по винилу, когда кончилась музыка. За окном начинается метель и загорается фонарь. Его свет ложится на снег таким тусклым и желтым пятном, что кажется, будто снег возле фонаря сплошь уделали бродячие дворняги. Лёня смотрит, как Дима, звякая посудой, убирает в холодильник пельмешки и колбасу, и думает о том, что где-то - далеко, за окном, за метелью - в такой же крохотной кухне "девушка в сари" кутается в его, Лёнино старое пальто с протертыми локтями, прихлебывает чай из щербатой чашки и проверяет школьные тетрадки. На донышке чашки синеет штампик "библиотека 2фз". Они с парнями тогда спёрли четыре таких чашки - под "Агдам".
А кот Мартик сердито стучит пушистым хвостом по несчастному Сартру. Он недоволен громкой музыкой, этими придурками и - главное - апрельским снегом. Ну - он-то уж совсем некстати, правда?